Было утро. Вдова Агнія Павловна Магарычева сидѣла около мѣднаго кофейника, поставленнаго на подносъ вмѣстѣ съ чашками, сахарницей и молочникомъ и смотрѣла въ листъ всеобщей переписи, испещренный графами и надписями. Видъ Агніи Павловны былъ растерянный, какой-то безпомощный. На носу было пенснэ, но оно то и дѣло сваливалось, такъ какъ Агнію Павловну ударило въ потъ и носъ былъ влажный. Даже немногочисленные волосы на головѣ Агніи Павловны растрепались. Агнія Павловна тяжело вздыхала.
Вошла дочь въ блузѣ, съ чернымъ лакированнымъ кушакомъ — дѣвушка далеко за двадцать, блондинка съ кудерками на лбу.
— Счетчикъ былъ? — спросила она мать, взглянувъ на листъ.
— Былъ, — со вздохомъ отвѣчала мать, показывая листъ.
— Какая досада, что я его не видала!
— Вольно-жь тебѣ до сихъ поръ дрыхнутъ!
— Молодой или старый?
— А я даже хорошо и не замѣтила. Въ усахъ какой-то.
— Какое равнодушіе! Въ усахъ, вы говорите?
— Да, въ усахъ.
— Военный или статскій?
— Разбери, что тутъ такое! — бормочетъ мать, не отводя глазъ отъ листа и придерживая на потномъ носу пенснэ.
— Это-то вы ужъ, надѣюсь, успѣли замѣтить, — продолжаетъ дочь.
— Да что такое? О чемъ ты спрашиваешь?
— Военный этотъ счетчикъ, говорю, или статскій?
— Статскій, статскій. Бухгалтеру еле впору все это разобрать, а не только вдовѣ беззащитной.
— Брюнетъ или блондинъ?
— Что? Что такое ты ко мнѣ пристаешь! У меня голова не въ порядкѣ, руки трясутся, а ты…
— Брюнетъ, говорю онъ, или блондинъ?
— Да что ты, счетчица, что-ли? Пришла и разспрашиваетъ! Мнѣ и листа этого довольно.
Дочь сѣла къ столу и стала наливать себѣ кофе.
— Да что такъ вамъ убиваться-то особенно! — сказала она. — Пригласите завтра Петра Матвѣича — онъ вамъ все и напишетъ.
— Петра Матвѣича! — отвѣчала мать. — Петра Матвѣича звать, такъ надо закуску приготовитъ, водки и пива купить, а у меня купило-то притупило.
— Покажите-ка мнѣ, что у васъ тамъ… — протянула дочь руку къ листу.
— Кофеемъ обольешь! Я тебя знаю.
— Зачѣмъ-же я буду кофеемъ обливать! Что я маленькая, что-ли!
— Неряха! Послѣ тебя всегда пруды на столѣ отъ кофею.
Дочь взяла листъ и стала его разсматривать.
— Ко вторнику, непремѣнно ко вторнику надо. Утремъ зайдетъ, чтобы было все прописано… Все, все, говоритъ, непремѣнно ко вторнику, — твердила мать.
Она опять тяжело вздохнула.
— Да ничего тутъ нѣтъ мудренаго-то, — сказала дочь. — Да вотъ я начну про себя. «Фамилія, имя отчество или прозвище»…
— Нѣтъ, ты ужь пожалуйста оставь. Лучше я на закуску какъ-нибудь собьюсь, въ самомъ дѣлѣ, Петра Матвѣича позову, — остановила ее мать. — Пусть онъ налопается, но все-таки онъ толково напишетъ.
— Да вѣдь я только къ примѣру и писать не буду, а на словахъ…
— Ну, на словахъ, сколько хочешь. Языкомъ можешь болтать.
Дочь начала:
— Магарычева, Анна Михайловна, Прозвище надо. Въ пансіонѣ меня звали: Кудлашкой. «Кудлашка». Дальше. «Полъ мужской или женскій». Какъ это странно! Ужъ Анна Михайловна, такъ значитъ женскій.
— А вотъ недавно, говорятъ, какого-то мужчину въ женскомъ платьѣ поймали, — замѣтила мать.
— Но вѣдь все-таки онъ былъ Иванъ или Василій. «Какъ записанный приходится главѣ хозяйства и главѣ семьи?» Вы вѣдь глава семейства, вы и глава хозяйства.
— Врешь. Глава хозяйства купецъ Триклиновъ.
— Позвольте. Онъ домовладѣлецъ, стало быть, глава дома, а вѣдь хозяйство-то ваше…
— Да… и то…
— Ну, такъ, стало быть, я, главѣ хозяйства дочь? Главѣ семьи тоже дочь. Дочь.
— Надо два раза.
— Дочь, дочь. «Сколько минуло лѣтъ отъ роду или мѣсяцевъ?» Ну, двадцать два,
— Да вѣдь тебѣ двадцать семь.
— Ахъ, оставьте, пожалуйста… Не ваше дѣло!
— Смотри, въ тюрьмѣ насидишься за обманъ.
— Мнѣ сидѣть, а не вамъ.
— Нѣтъ, мнѣ, потому что я листъ подписать должна. Ты знай, я тебѣ выставлю полностью двадцать семь лѣтъ, такъ и Петру Матвѣичу скажу.
— Можете говорить, что угодно, но я себѣ больше двадцати двухъ лѣтъ не признаю. Двадцать два. «Холостъ, женатъ, вдовъ или разведенъ?» Ну, это до меня не относится. Это для мужчинъ.
— Должна-же написать, что ты не замужняя.
— Понимаете-ли вы, тутъ только — холостъ, женатъ или вдовъ. «Сословіе, состояніе или званіе». Дочь коллежскаго регистратора.
— Врешь? Отставного и умершаго, надо прибавить.
— Ну, все равно.
— Какъ все-равно! Надо точка въ точку… Мнѣ за обманъ-то отвѣчать, а не тебѣ.
— «Здѣсь-ли родился, а если не здѣсь, то гдѣ именно?» Въ Рязани. «Здѣсь-ли приписанъ, а если не здѣсь, то гдѣ именно?» Ну, это до насъ не относится. Мы чиновники. «Гдѣ обыкновенно проживаетъ: здѣсь, а если не здѣсь, то гдѣ именно?» Зимой здѣсь, а лѣтомъ въ Озеркахъ.
— Но вѣдь жили и на Черной Рѣчкѣ на дачѣ. Не спутай, Бога ради, не подведи меня.
— Ну, въ Озеркахъ, на Черной Рѣчкѣ и въ Новой Деревнѣ.
— Нынче въ Колонію поѣдемъ.
— Ну, можно прибавить и Колонію. Какъ хорошо Софьѣ-то Алексѣевнѣ будетъ, что нигдѣ не спрашиваютъ женщинъ про замужество или вдовство. Она всѣмъ говоритъ, что вдова, а вѣдь на самомъ дѣлѣ дѣвица, нужды нѣтъ, что у ней мальчикъ. Можетъ ничего не писать.
— Не можетъ быть! Обязана!..
— Да нѣтъ-же здѣсь ничего про женщинъ! «Вѣроисповѣданіе»… Православное. «Родной языкъ». Само собой, русскій. Напишу также про себя, что говорю и по-французски.
— Ну, вотъ, только двадцать словъ и знаешь!
— Однако эти двадцать французскихъ словъ говорю-же! «Умѣетъ-ли читать?» Само собой… «Гдѣ обучается, обучался или кончилъ курсъ образованія?» Въ пансіонѣ у мадамъ Кошкиной.