— Въ сельской школѣ учился, — говоритъ Густомяовъ, записывая. — А родился въ своей деревнѣ?
— Нѣтъ, мамка сказывала, что я родился въ монастырѣ, - бойко отвѣчаетъ мальчикъ.
— Какъ въ монастырѣ, въ какомъ монастырѣ?
— А туда мамка на богомолье ходила. Она пошла въ монастырь Богу молиться, а я тамъ въ монастырѣ и родился.
— Да что ты врешь!
— Истинно, Иванъ Никитичъ… Меня въ деревнѣ такъ и звали Монастырскій.
— Такъ вотъ оно прозвище-то у тебя какое! А ты говоришь про какого-то ерошку. Такъ мы и запишемъ: Никифоръ Даниловъ Монастырскій. Можешь уходить.
— Меня еще плаксой дразнили, господинъ хозяинъ, — заявляетъ мальчикъ.
— Ступай вонъ! Довольно.
— А то поросенокъ…
— Убирайся! Вотъ разохотѣлся! Да позови Веденейку!
Входить второй лавочный мальчикъ — Веденей.
1908